так, что и желания уже нет выяснять, какие тайны она скрывает. Хмурый Гуров присел на лавочке остановочного павильона, радуясь мысленно, что рядом никого нет. Сейчас местные обитатели вызывали у него только раздражение, которое, как раскаленный пар, давило изнутри. Он снова с головой ушел в свои мысли, вспоминая недавний разговор с сыном Нади Хваловой. Его движения, мимика, перекошенное лицо всколыхнули во второй раз натянутую звенящую тревожную струнку: «Горячо, рядом, разгадка совсем близко!»

Глава 9

Из собственных мыслей его вывел оклик:

– Лев Иванович, вы как здесь? – из окна грязного авто выглядывала радостная физиономия Павла Сладкевича. – А я уже и в больнице был, думал, вы без прощания улетели домой. И вдруг вы тут!

Лев содрогнулся от неприятного ощущения и вслух выпалил, не сдержавшись:

– А ты как тут оказался?

Павлел мгновенно отреагировал:

– По работе же, поехал к Хваловой. Она в этом районе живет, хотел с ней еще раз поговорить, убедить, чтобы дала показания. Не могу с ней договориться, трубки бросает, а заставить по закону никак.

Лев от тяжелого ощущения в груди поник, неприятно осознавать, что какое-то дело тебе не поддалось. Вроде и докопались до истины, а все равно торчат отовсюду ниточки, вопросы неотвеченные, от которых его расследование не может считаться завершенным. Только пропало теперь самое главное – желание этим заниматься. Никому не нужна его работы сыщика. И Гуров вдруг поднялся со скамейки:

– Только что с Хваловой разговаривал, отказывается помогать. Ничего ей не надо. Павел, выручи последний раз, отвези меня в аэропорт через больницу, вещи там заберу и домой.

Сладкевич выкрутил руль, и машина, описав круг, остановилась прямо у ног полковника. Местный оперативник шутливо приоткрыл дверцу у пассажирского места:

– Карета подана!

Но Гуров никак не отреагировал на шутку, сел мрачный и молчаливый, задумавшись о своем. Сладкевич посматривал на своего напарника, не решаясь начать разговор. Слишком тот был задумчив и недоволен. Так они и добрались до больницы, где за пять минут нехитрый багаж был собран в небольшую сумку.

Уже по пути в аэропорт майор решился на разговор:

– Лев Иванович, вы обижены чем? Даже говорить не хотите.

Гуров покачал головой отрицательно и снова ушел в себя. Павел настороженно посматривал на него, хотя больше расспрашивать не решался. Попытался поделиться новостями:

– Трупы пропавших нашли, в ближайшем болоте были. Представляете? Так что не расстраивайтесь так из-за Хваловой, без ее показаний вина Афанасьева доказана. Вещдоки есть, тела есть, признание есть.

– Угу, – откликнулся Лев. – Идеально все сложилось.

И дальше опять в машине воцарилось тяжелая тишина. Майор снова откашлялся:

– Дочку Рыковой пришлось отдать в приют, бабушку признали невменяемой, острый психоз на фоне стресса. В больнице на лечении, опеку ей уже не разрешат. Дежурная на переезде дала показания, она и правда скрыла про остановку электрички, боялась, что коллег накажут. Я прояснил ей, какие последствия будут для нее, так что заговорила как миленькая. Видела она Афанасьева и даже опознала по фотографии, что он в вагон садился. В общем, хорошую работу вы проделали, размотали дело за несколько дней. И даже Бережнюка вывели на чистую воду, а так все бы шло прежним ходом.

Лев небрежно заметил:

– Я был у него в СИЗО, он очень хорошо о тебе отзывается. Благодарен, что спас ему жизнь. Кстати, увольнять тебя не собирался, только грозился.

Павел неожиданно резко оборвал его:

– Это только слова. Я не верю ему. Говорить он умеет, – машина въехала на парковку аэропорта.

Сладкевич решительно хлопнул дверью, потом багажником:

– Я помогу, провожу вас. Все-таки столько вы для меня сделали.

Лев молча принял его помощь, даже не стал возражать, когда мужчина схватился искалеченной рукой за ручку сумки. Лишь отметил, что за неделю двигать ею опер стал внезапно лучше, пальцы сжимались в кулак до конца, медленно, но сжимались. Они прошли к кассе, потом к зоне регистрации. Здесь майор опустил багаж, растерянный от странного поведения Гурова, он пробормотал:

– Ну что ж, хорошего вам полета, господин полковник. Уж не обессудьте, если что не так сложилось, Лев Иванович.

Полковник Гуров повернулся к нему. Он долго решался на этот разговор, настраивался, подбирая слова. Сейчас, глядя на своего бывшего напарника, спокойно объяснил:

– Павел, я считаю и нашел тому доказательства, что признание Афанасьева было фальшивым. Либо получено незаконно, с применением насилия. Доказательства ждут расследования, они в надежном тайнике. По приезде я инициирую проверку о правомерности всех действий по делу Афанасьева. Понимаю, что ты старался, шел на нарушения ради спасения женщин, ради истины. Только добытое насилием признание не является истиной, мы с тобой об этом говорили. Сергей Афанасьев очень боялся боли, под пытками мог признаться в чем угодно. У тебя, конечно, есть доказательства его вины – вещи убитых, трупы. У меня есть доказательства его невиновности и его насильственной смерти. Независимая экспертиза скажет, кто из нас прав. Извини, что так получается, я тебя предупреждал – не повторяй ошибки майора Бережнюка, не добывай раскрытие любой ценой. Мы работаем ради истины, а не чтобы наказывать или миловать по собственному усмотрению. Мы – инструмент в руках правосудия, а не вершим сами суд. Поэтому я тебе благодарен за все. Помощь, гостеприимство. Но правда мне дороже, истина – самое важное для опера. Извини, что подозреваю тебя, и буду рад, если ничего не подтвердится. Ты хороший человек и опер хороший, просто сделал неверный шаг. Надеюсь, что еще не поздно все исправить.

На прощанье он протянул коллеге руку, тот вяло сжал гуровские пальцы мокрой ладошкой в ответ. На лице у Сладкевича отразился страх, опер закрутил головой на пассажиров, что шли мимо них плотным потоком. Он подошел вплотную к Льву и зашептал:

– Лев Иванович, я же ради раскрытия, ради дела. Не пытал я его, припугнул немного.

У